Это было тогда, когда зимы ещё были очень холодные, а мне было лет семь. То есть 1989 год примерно.
Я абсолютно не помню, что же за непригодная одежда мне служила в тот холод, пока не появилась она. Та самая дублёнка. Времена были не простые и в магазине не всегда можно было купить то, что тебе именно нужно. Да и денег у советского человека тоже не всегда хватало на все необходимые вещи. В ту пору как никогда было принято донашивать за братьями/сестрами, даже за соседскими детьми, отдавать то, что уже не подходит. Моя мама ловко могла перевязать свитер старшей сестры в рейтузы для меня. Слово «лосины» к нам пришло несколько позже. Я ходила в рейтузах в школу, надевала под платье. Когда на математике становилось скучно, я заглядывала под парту, смотрела на свои ноги, видела на них бывший свитер старшей сестры и представляла что же она сейчас делает. Знаете, в таком возрасте всегда кажется, что старшие точно делают что-то куда более интересное, чем ты. Впрочем, так, вероятно, кажется всегда.
Среди советских людей также было принято перепродавать вещи, из которых выросли твои дети. Это называлось «куда-нибудь пристроить». Мой папа тогда уже числился в Союзе Писателей России как «молодой и многообещающий Есенин», и успел даже помелькать по телевизору и обрасти определенной творческой тусовкой.
Уже несколько дней папа говорил, что принесёт мне некую дублёнку, которую ему удалось найти. Мама очень радовалась, сестра восторженно делала вид, что по-девчвачьи обзавидовалась, а я не знала что такое дублёнка. Сестра с мамой принялись мне объяснять, но это мало помогло. Я была часто болеющим ребенком, маме нужно было держать меня в тепле, и дублёнка была отличным выходом из ситуации.
Я не знаю сколько она стоила, но вероятно ровно столько, сколько семья могла себе позволить. А возможно дублёнка досталась по писательской дружбе. Никто уже сейчас точно и не вспомнит.
Но меня всё таки смущал один факт – дублёнка была чья-то. То есть какая-то девочка уже её носила, гуляла в ней, ходила из школы домой, каталась на горке, держала за руку маму по дороге в магазин, и чей-то папа, точно также как и мой, однажды принёс её этой девочке домой, чтобы она перестала мерзнуть зимой.
Мой папа знал наперёд, что все недостатки надо выставлять преимуществами, поэтому с дубленкой познакомил меня совершенно особенно.
– Маша, знакомься, это дублёнка Лизы Жванецкой.
– Что? Кто? Какая ещё Лиза?
– Маша, ну ты что! Лиза Жванецкая – дочь Михаила Жванецкого, известного писателя и юмориста. Вот, смотри, по телевизору его показывают.
– Правда? – тихо ответила я.
Дядя из телевизора – это же нечто особенное. Его дочь автоматически становилась тоже необычной. Дубленку, разумеется, ждала та же участь.
– Конечно! Когда-то Лиза тоже мёрзла, Михаил Михайлович достал эту красивую дублёнку откуда-то из-за границы, и она стала греть Лизу. Теперь Лиза выросла, а дублёнка – нет. Что-то же надо делать? Поэтому теперь эта дубленка достанется тебе.
Я уже знала что такое «из-за границы». У меня уже были польские фломастеры, а однажды папа привёз из Китая огромную кучу всего: от куклы до банки кокосового молока. Он очень экономил командировочные, чтобы порадовать семью. Вероятно дядя из телевизора тоже с таким же трудом достал эту дублёнку для своей Лизы.
Так, история про Лизину дублёнку мне понравилась. Я сразу нарядилась в неё, подошла к зеркалу и принялась кривляться. Я представляла себе Лизу. И как она с вот этим дядей из телевизора ходила гулять.
– Пап, а можно я познакомлюсь с Лизой?
– Да, это вполне возможно. Пойдем на ёлку в ЦДЛ или же, возможно, встретимся случайно в Переделкино. – заверил меня папа.
Я закатила мечтательно глаза. Теперь у меня не просто какая-то чужая дублёнка, не понятно откуда. У меня целая «дублёнка Лизы Жванецкой» и с тех пор этот предмет гардероба в семье так и назывался.
«Мам, где моя дублёнка Лизы Жванецкой?», «Маш, надень дублёнку Лизы Жванецкой», «Мам, я испачкала дублёнку Лизы Жванецкой», «Маш, застегни дублёнку Лизы Жванецкой».
Дублёнка Лизы Жванецкой была мне чуть ниже колена, на крупных пуговичках, светло-коричневая, и внутри с очень приятным белым мехом. Её мягкие, тёплые, уютные рукава были мне длинноваты, поэтому их подвернули, что делало дублёнку Лизы Жванецкой ещё красивее.
Мама с папой тогда развелись – папа разлюбил маму и полюбил другую тётю, от такого поворота событий дома похолодало так, что даже дубленка Лизы Жванецкой не могла меня согреть. Но иногда на улице я забывалась и всё таки ощущала себя самой красивой и согретой.
Я переживала, что дублёнка и Лиза подружились за то время, пока были вместе, а теперь больше не видятся, так как появилась я. И возможно я не провожу в ней так весело время, как Лиза. Показываю дубленке улицы, которых она раньше не видела, раздевалку школы и детские площадки. Возможно сложится так, что дубленке Лизы со мной даже веселее? Но как узнать?
Поэтому оставалась одна задача – познакомиться с самой Лизой. Да и папа обещал.
Спустя полгода наступило лето, дублёнку Лизы Жванецкой убрали в дальний шкаф, да и дома немного потеплело, потому что свыклось.
Папа тогда часто гостил неделями в Доме Творчества Писателей: то в Переделкино, то в Малеевке. Писатели часто устраивали туда свои семьи на отдых, и наша была не исключением.
Так я познакомилась с огромным количеством детей своих популярных в то время родителей. И все они донашивали друг за другом какие-то вещи, играли, хулиганили и не думали себе ничего такого.
Папа как и обещал познакомил меня с Лизой. Это было случайно, в какой-то выходной в Доме творчества по какому-то очередному писательскому случаю оказалось очень много творческих людей и их семей.
Лиза оказалась красивой, высокой девочкой, конечно же старше меня, и поэтому гораздо выше. Я так долго мечтала её увидеть, что когда это случилось в реальности, я жутко разволновалась.
Она стояла прямо напротив меня, настоящая, без дубленки, и без своего папы «из телевизора» и смотрела во все глаза на кучу девочек, одной из которых была я.
Я очень хотела выделиться! Чтобы она поняла, что нас-то с ней связывает целая общая дублёнка, и мы, возможно, даже могли бы подружиться.
Кто-то из родителей представлял ей всех девочек по очереди.
– Здравствуй, Маша – улыбнулась она мне.
– П-п-привет, моя дублёнка – бойко ляпнула я, и сразу густо покраснела.
Лиза с недоумением посмотрела на меня.
«Что?! Что ты сейчас сказала?! Ну и дурочка же! Тоже мне выделилась!» – пронеслось в моей голове.
– Я, я, я – та самая Маша, я ношу твою дублёнку, после того как ты выросла… – начала сбивчиво объяснять было я. Но кажется ещё больше всё портила.
На помощь поспешил папа:
– Лиза, Маша очень хотела с тобой познакомиться, потому что я у твоего папы купил дублёнку для неё, когда ты из неё выросла.
– Ааааа – засмеялась Лиза, – такую светло-коричневую? Мне она нравилась! Здорово, ну очень приятно!
– И как ты теперь без дублёнки? – взволнованно уточнила я.
– Папа купил мне новую! – засмеялась Лиза.
– А какую? – тут же накинулись на неё девочки постарше.
– О, ну такую вот длинную…. – живо принялась описывать девочкам обновку Лиза.
У меня отлегло.
Мы ещё обменялись парой фраз и смешались в куче девочек той вечерней писательской тусовки Переделкино. Мне не очень хотелось знать про её новую дублёнку. Ведь у меня была своя.
Мы не рассказали друг другу секреты, которые будучи в одной дублёнке получали от подруг, не обсудили все горки Москвы, которые облазили в одной и той же дубленке, не обсудили даже каково это, когда родители разводятся, и что об этом слышала одна и та же наша общая дублёнка.
Но всё это было уже не важно. У каждой из нас папа был на месте, как и мама, и даже дублёнка.
Больше мы не виделись. С Лизой. С дублёнкой Лизы Жванецкой конечно же провели еще две счастливых зимы. А потом дублёнка Лизы Жванецкой стала мне мала и уехала в Астрахань. К моей младшей двоюродной сестре.
Я попыталась было рассказать ей, что это вообще-то дублёнка Лизы Жванецкой, про дядю из телевизора, и что это всё возможно очень важно, но так случилось, что для неё эта дубленка стала «Дубленка моей сестры из Москвы».
Я не стала мешать. Моя очередь справедливо прошла.
Потом очень быстро все советские люди превратились в россиян, стали зарабатывать и вещи стали покупать себе новые. Вещи стали всё реже кочевать из семьи в семью, и хранили секреты молча, взаперти шкафов и антресолей.
***
Прошло много лет, и вот я как-то неожиданно для многих, но главное и для себя самой, – стала писателем. Не знаю что именно повлияло: гены или то, что я в детстве много времени проводила в домах творчества. Но будьте спокойны: дублёнка Лизы Жванецкой тут не при чём.
С тех пор я ничего не слышала про Лизу. А вот про Михаила Михайловича конечно часто. Я не смотрела его по телевизору, но его жизненные цитаты сыпались на меня ото всюду.
«Когда не очень хочешь, не очень и получаешь» – верно, Михаил Михайлович. Жаль, я не сразу догадалась.
«В каждой крупной личности есть что-то мелким шрифтом» – тоже очень точно, Михаил Михайлович. А вообще я обожаю искать мелкий шрифт во всех.
А вот посмешнее: «Оптимист верит, что мы живём в лучшем из миров. Пессимист боится, что так оно и есть».
Мое любимое занятие в оптимистичном настроении переманить на свою сторону пессимиста.
А вот то, что обычно из телевизора доносилось: «Красиво жить не запретишь! Но помешать можно…» и все, кто находился со мной в одном помещении при этом будучи старше меня лет на двадцать, громко смеялись.
«Процесс – это жизнь, результат – это смерть». Процесс Михаилу Михайловичу удался на славу. А о результате теперь он подумает сам.
Писатель Александр Цыпкин в своем микроблоге написал: «Умер Михаил Жванецкий. Абсолютный гений слова и смысла. У Бога сегодня будет веселый, но непростой разговор».
А всем писателям и творческим людям, я нашла одну очень простую и полезную мысль от Михаила Михайловича:
«Я был уверен, что талант должен кончиться. Что я испишусь и перестану быть смешным. А это, оказывается, наоборот — чем больше пишешь, тем лучше получается. Умнее становишься, опытнее. Нет, не иссякает!»
И пока мы взрослеем, умнеем и мудреем – надо этим пользоваться.
Тогда процесс становится куда увлекательнее. А о результатах на том свете подумаем, как раз, когда будет время отоспаться.