Банан

Этот текст я написала по заданию на одном из писательских курсов. Помню, мой учитель (интересный писатель, кстати), дал тогда несколько правок. Но спустя несколько месяцев, вернувшись к тексту, я решила оставить как есть. Да простит меня Евгений, а он конечно же простит, но мне нравится так. 

 

Если честно, уже плохо помню в чем конкретно было задание. Это было еще в прошлой жизни. Но мне тогда удалось вытянуть из памяти что-то важное и собрать из этих обрывков трогательную историю. 

Говорят же "основано на реальных событиях"? Так вот, этот " банан" самый взаправдашний. Так все и было. Одним жарким летом примерно 1988 года.

Лежу, не могу встать. Точнее могу, но нельзя. Так и сказали после утреннего обхода: «А ты, Маша, сегодня остаешься в кровати». Температура. 

 

В кровати грустно. Особенно если температура. На соседней кровати «лежит» мальчик Вадим. Ему сделали операцию несколько дней назад, он скорее всего сегодня поедет домой. Везёт. 

Я домой поеду не скоро. Но я стараюсь об этом не думать. Каждый раз, когда думаю про маму, начинаю плакать. А я уже прекрасно знаю, тут, в Морозовской больнице, плакать бесполезно. Глаза только будут болеть. 

Иногда старшие дети помогают. Одна девочка меня как-то утешала, с ней становилось спокойнее, но потом ее выписали. И это как снова остаться без мамы. 

Почему в больницу маме нельзя? 

 

Я пытаюсь отвлечься. В кровати со мной Антошка, кукла, которую мне Дед Мороз подарил на прошлый Новый Год. Антошка пахнет домом, и напоминает о том, что когда-нибудь меня выпишут и я поеду домой. 

Чтобы попасть домой, нужно слушаться медсестер. Я очень стараюсь. 

Медсестры прямо так и говорят: «Не будешь слушаться, домой не попадёшь!».

Вот я и делаю всё как надо. Терплю уколы, пью таблетки. Молчу. И вот сегодня теперь ещё и лежу.

 

Наше отделение на первом этаже, а окна больницы огромные. Можно было бы смотреть в окно бесконечно, но по каким-то дурацким причинам все окна в палатах замазаны противной бежевой краской. Ненавижу бежевый.

В каждой палате: в нашей младшей, в девчачьей, и в мальчишечьей по два окна. И в каждом мы, дети, царапаем ногтями дырки в краске. В эти дырки видно улицу.

 

Когда я вырасту, я узнаю, что это улица Мытная. Упирается в Октябрьскую площадь. Но пока я вижу только улицу сквозь прутья забора. И через дорогу магазин «Оптика».

В «Оптику» заходят люди. Потом выходят. На все четыре стороны, идут куда им вздумается. Счастливые. 

Я мечтаю однажды зайти в этот магазин хотя бы просто для того, чтобы потом выйти оттуда на все четыре стороны. И быть как все. Но каждый раз, когда меня выписывают из больницы, я от радости забываю сказать родителям об этом странном желании. И они о нём просто не знают. 

 

Девочки сели у окна во что-то играть. Загородили мне дырку. А к ним мне нельзя. Надо лежать.

 

На окне, выше, где нет краски, приклеен листок, где детскими руками красиво нарисована цифра «один». Бумажка неловко приклеена на яркий пластилин. Это для родителей. 

Наша палата – первая. Здесь лежим мы, мальчики и девочки до 7–8 лет. После нас разделяют на палаты для мальчиков и девочек. Палата «вторая» – девочки. Палата «третья» – для мальчиков. Четвертая – после тяжелых операций. Я там уже бывала. 

 

Под окнами всегда валяются ящики и старые ведра. Это родители приносят. Если их поставить друг на друга, а затем на них встать, то в продранные детскими ногтями дырки, можно заглянуть в палату. Так можно хоть ненадолго, пока не видят медсестры, переглядываться. 

 

Я всегда завидую тем, к кому родители приходят «подглядеть». Это круто! 

Особенно, если получилось не попасться медсестрам. Это же целое приключение. 

Если засекают, то ругают родителей: «Эй, мамаша, ну что вы делаете?!» Всегда страшно, когда твою маму ругают. Страшнее даже, чем в процедурный кабинет попасть. Или получить укол. 

 

У окна снова возня. Радостная. Значит к кому-то пришли «подглядеть» родители. Моя кровать близко к коридору, мне видно пост медсестер и успеваю заметить, что «чисто». Тоже радуюсь. К кому бы ни пришли, родители тут словно общие. 

 

Девочки хохочут и открывают створку окна. Сейчас лето, жарко, можно.

– девочки, позовите пожалуйста Машу Позднякову. 

 

Внутри все оборвалось. Родной голос! Мой! Папа! Обычно мамы приходят, когда приходит папа – это вообще событие! А мне нельзя встать. Он не знает, что у меня температура. К папе хочется так сильно, что на миг забываю о правилах. 

– Папа! – радостно вскакиваю на кровати и тут же сажусь обратно. Нельзя же! 

– Маше нельзя вставать, у нее температура! – выручают меня подруги и лезут в окно к моему папе.

 

– Что там за возня? – из коридора слышатся шаги медсестры Кати. Красивой, молодой и жутко строгой Кати. Остались считаные мгновения для папы. И нас всех накажут. И, возможно, меня не пустят теперь домой!

 

– Девочки, милые, у меня к вам просьба. Не могли бы вы передать Маше банан? Я принес ей банан! 

 

Я не могла поверить свалившемуся на меня счастью. Мало того, что наконец пришли подглядывать ко мне, так еще папа где-то раздобыл БАНАН! Конечно, он не мог ждать, нужно было срочно мне его передать. 

Девочки осторожно берут через окно банан. Это настолько ценная вещь, что никто даже не смеет на нее посягнуть. Даже строгая и красивая Катя, которая уже вошла в палату и смотрит на все это безобразие.

 

– Папаша, вы в своем уме?! А ну быстро слезли с окна!! – пока Катя пробиралась к окну, сквозь детские кровати, детей и игрушки, я решила попытать счастья и передать папе привет. Из последних сил я поднялась с кровати и закричала: «Пааапа! Я здесь! Не уходи, пожалуйста!!!» 

– А ну быстро в кровать, кому сказала! – везде успевала Катя.

В этот момент из носа хлынула кровь. 

 

А дальше начался какой-то хаос. Девочки суют мне банан, я рыдаю, Катя ругается, папа ушел, вбежала другая медсестра помочь остановить мне кровь.

Дальше ничего не помню. 

 

Снова сижу на кровати. В носу холодные ватные тампоны. В руках банан. Страшно. Мы с папой сделали что-то очень плохое. И вдруг меня теперь не пустят домой?

Девочки открывают мне банан: «Ешь!» 

Банан для нас как чудо, мы готовы даже просто смотреть, как кто-то другой его ест. 

Глаза заплыли от слез. Я уже не хочу банан. Я просто хочу к папе. 

Делю банан на равные части, раздаю подругам. Вадим с соседней кровати не в теме, он тут на один раз, но и ему достается банан.

«Не плачь, скоро тебя выпишут, и меня выпишут, и всех нас выпишут» – говорят девочки, жуя банан. Он вкусно пахнет и мне становится немного легче. 

 

***

 

Каждые три месяца я ложусь в эту больницу. Мне шесть. И я пока не знаю, что буквально еще чуть-чуть и я буду ложиться в эту больницу с радостью. Потому что среди постоянных пациенток нашего общего лечащего врача, я найду хороших подруг. И мы еще много вместе переживем. 

И увидим мышей в палате среди ночи, выясним кто из персонала крадет наши передачи, и будем хулиганить до первого выговора на больничной летучке. Я переживу не одну «королевскую ночь», влюблюсь в мальчика, зарою «секретик» на больничном дворе. 

У кого-то есть воспоминания из лагеря, а у меня из детской Морозовской больницы. 

 

Потом я вырасту, буду ездить на работу по Мытной улице, стоять в пробке напротив окон «первой» палаты. Замечать, что с окон смыли эту дурацкую бежевую краску. Наконец-то до кого-то дошло. Но цифры на бумаге по-прежнему висят на окнах. Призывают родителей.

 

По дороге на работу я всегда ем банан в машине. Теперь их не проблема купить. Да и диеты больше нет. Я здорова. Я как все теперь. Могу на все четыре стороны. Вечерами папе звоню.  

 

А в оптику, кстати, так ни разу и не зашла.

Вероятно, не всем мечтам суждено сбыться.